Реалии военного времени всегда бросают вызов свободе слова и независимости медиа. Украинские СМИ еще с 2014 года балансируют между работой на "информационный фронт" с одной стороны и строгим следованием журналистским стандартам — с другой. Но полномасштабное нападение России создало ряд новых вызовов, которые могут изменить реалии украинского медиапространства не только во время войны, но и после нее. "Дрон Медиа" поговорил с украинскими медиаэкспертами о ключевых проблемах среды во время и после войны.
Своими мнениями с нами поделились:
Отар Довженко — журналист и медиаэксперт, главный редактор ресурса "Детектор медиа", заместитель шеф-редактора издания "Телекритика" (2006–2011), соредактор онлайн-издания MediaLab (2017–2019);
Дарина Шевченко — медиаменеджерка, генеральная директорка The Kyiv Independent, соосновательница издания Lustrum и партнерка медиаконсалтинговой компании Jnomics.
Дарина Шевченко и Отар Довженко
— Формат единого телемарафона и нормы военного времени стал легальной возможностью для власти влиять на эфиры крупнейших медиа в Украине. А в некоторых случаях (отключение "5-го канала", "Прямого" и "Эспрессо"), вероятно, даже сводить счеты со СМИ своих политических противников. Как вы думаете, будут ли попытки от офиса президента или правительственных структур контролировать подобным образом ведущие медиа и после войны?
О. Д.: — Фактически власти взяли информационное вещание в Украине под почти полный контроль, оставив медиагруппам возможность самовыражаться в определенных пределах. Фактически это не цензура, а именно координация и мягкое ограничение/направление. Это не самый плохой вариант, который мог быть во время полномасштабной войны. Может ли власть использовать этот контроль для своих потребностей (например, для улучшения своих политических перспектив) — да, наверное, может. Однако этот ресурс не является ни всеобъемлющим, ни неисчерпаемым. У нас нет объективной информации о рейтингах, но есть разные опосредованные признаки, которые свидетельствуют, что доля людей, регулярно смотрящих марафон, уменьшается — люди ищут другой контент, другие источники новостей. Если военное положение будет длиться многие месяцы или годы, вполне вероятно, что власть будет контролировать вещание, но это вещание перестанет быть рычагом влияния на аудиторию. И попутно эта монополия разрушит медиарынок, ведь сейчас ведущие телеканалы фактически выведены с рынка и потеряли свою отдельную аудиторию. Каждый месяц такого существования уменьшает шансы на восстановление статуса кво, даже если мир наступит в ближайшее время.
Д. Ш.: — На мой взгляд, унификация информационного вещания в начале войны была логичным и даже полезным шагом. Общественное напряжение в первые недели войны создавало большой риск распространения фейков, в то время как доступ к проверенной информации являлся жизненной необходимостью. Вместе с тем актуальность такого подхода, по моему мнению, прошла уже несколько месяцев назад, и на этом этапе украинское общество выиграло бы гораздо больше от плюрализма мнений. Негативное влияние централизации информационного вещания будет расти со временем и будет влиять не только на критическое мышление потребителей, но и на чувствительность властных структур к общественной критике (в настоящее время функция возложена преимущественно на независимые онлайн-медиа, которые власть не может контролировать).
Сказать, что "единый марафон" убьет свободу слова в Украине, было бы преувеличением, ведь, согласно последнему опросу относительно потребления новостей, только около 50% украинцев полагаются на телевидение. За последние годы значительно выросло влияние независимых онлайн-медиа в разных нишах, и, я думаю, у нас есть основания полагать, что оно будет расти и дальше.
Однако узурпация властями телевизионного вещания уже создает у власти пагубную привычку контроля медиа. Чем больше закрепится эта привычка, тем сложнее будет ее разрушить в будущем. А это разрушение неизбежно, ведь украинское гражданское общество вряд ли когда-нибудь сможет принять такое положение вещей.
Во время военного положения закрыты реестры, базы данных, ограничена отчетность органов власти. Не попытаются ли власти "задержать" эти ограничения на послевоенное время в собственных политических целях?
О. Д.: — Я не исключаю, что власти будут пытаться ограничить информационные свободы. С другой стороны, я не вижу именно у команды Зеленского патологического стремления подчинить себе информационную сферу, равно как и грозных стратегов, способных придумать систему такого подчинения. Сейчас сфера медиа у нас намного свободнее, чем могла быть во время войны. Гражданское общество остается сильным, имеет свой извечный козырь — международные обязательства и требования западных партнеров, которые теперь для Украины важнее, чем до 24 февраля. Думаю, что превратить Украину в диктатуру в таких условиях будет не так-то легко.
Д. Ш.: — Независимо от того, попытаются или не попытаются власти держать реестры закрытыми, даже нынешнее положение вещей уж очень усложняет работу гражданского общества. Прикрываясь этим и другими законами/указами/регуляциями/практиками военного времени, государство может злоупотреблять властью на разных уровнях и в разных сферах. Начиная с непрозрачных или даже преступных кадровых решений и завершая коррупцией в сфере государственных закупок и расследовании преступлений. На мой взгляд, практика закрытия государственных реестров должна быть пересмотрена как можно скорее.
— В медиасообществе сегодня действует консенсус по ограничению критики власти во время войны. Доказательством чему стала, например, негативная реакция на статью "Украинской правды" о причинах увольнения Людмилы Денисовой (бывшая уполномоченная парламента по правам человека. — Прим. "Дрон Медиа"). Не создаст ли это привычку самоцензуры у журналистов и лояльности к власти, которая может распространиться и на послевоенный период?
О. Д.: — Такой консенсус более-менее спонтанно сложился в начале большой войны, но мне кажется, что очень многих уже отпустило. Реакцию на текст о Денисовой я бы не связывал с запретом на критику власти, потому что Денисова и не была властью (омбудсмен — это не орган власти), а тем более не является ею после увольнения. Это скорее страх перед любой информацией, которая может нанести ущерб Украине в международном пространстве, которой может воспользоваться российская пропаганда. Но, например, Ермака (Андрей Ермак — руководитель офиса президента. — Прим. "Дрон Медиа") и Татарова (Олег Татаров — заместитель руководителя офиса президента, курирующий силовой блок. — Прим. "Дрон Медиа") уже снова достаточно свободно вспоминают в медиа как негативный балласт, который власти следует скинуть. Также критикуют инициативы Даниила Гетманцева (глава финансового комитета Верховной рады. — Прим. "Дрон Медиа").
Тотального запрета на критику власти нет. Разве что, конечно, в "едином марафоне" такой критики нет — но, опять же, марафон постепенно теряет свое значение как единственный и важнейший канал информирования.
Кроме того, у нас уже были эпизоды, когда медиа прекращали критиковать власть, потому что "давали ей шанс" — в 2005 году, в 2014 году… Это быстро и бесследно проходит.
Д. Ш.: — Так называемый консенсус, о котором вы говорите, не является какой-то проговоренной практикой в украинском медиасообществе, а скорее естественной реакцией общества (а медиа является зеркалом общества) на внешнюю агрессию и четко обозначенного внешнего врага. Логично, что у всех возникает порыв объединиться вокруг своего и защитить свое (каким бы оно ни было) от чужого. Но то, что самоцензура естественна в наших условиях, не отменяет ее потенциального негативного влияния на демократические институты. Однако я лично вижу, что многие из коллег уже активно возвращают себе внутреннюю функцию вотч-дога (watch dog — сторожевой пес). Опять же на примере “Украинской правды” или нашего издания The Kyiv Independent. Кстати, по моему мнению, негативная реакция именно коллег на расследование УП была не столько о "не свое время критиковать власть", сколько о "стандартах работы и ответственности за разоблачение такого уровня, особенно во время войны (проверка фактов, достаточность доказательств и т. п.). А такую дискуссию лично я считаю не излишней.
— Украинские пророссийские медиа сегодня заблокированы и не ведут свои эфиры даже на YouTube. Впрочем, журналисты из этих редакций пытаются остаться на плаву, развивая собственные каналы в YouTube или Telegram. Как вы думаете, возможно ли их возвращение на большие экраны в будущем? И возможно ли в обозримом будущем возрождение крупных медиа, которые будут заниматься более "мягкими" аналогами российской пропаганды, как это произошло после 2014 года?
О. Д.: — Пророссийских журналистов в Украине сейчас нет. За это следует поблагодарить Службу безопасности Украины, которая тихо, без лишних шумов объяснила этим людям, что они ошибаются. Будут ли у нас, собственно, пророссийские журналисты после победы — зависит от того, на каких условиях у нас будет победа :)
Что касается бывших пророссийских журналистов, которые теперь все имеют вышитого Бандеру на груди и проклинают русню, то они всячески демонстрируют свою лояльность к власти и готовность быть "солдатами информационного фронта". Думаю, что без денежных поощрений со стороны России или ее предполагаемых агентов они на "темную сторону силы" не перейдут. Для этого нужно быть пассионарием, а не гастарбайтером. Будут ли в Украине возможны условия, в которых снова появятся ячейки пророссийской политики и журналистики, сейчас не знает никто.
Д. Ш.: — Сложно предсказать будущее, учитывая большое количество переменных и большой темп перемен. Мне кажется, возвращение пророссийских сил возможно или очень маленькими шагами (они будут пробовать пробираться в эфиры разово и отхватить свою долю аудитории в социальных сетях), наращивая объемы своего влияния годами, или десятилетиями, или дождутся колебаний общественного мнения в сторону России, но не думаю, что такие колебания могут произойти раньше чем через несколько десятков лет после победы Украины и наступления мира.
— Часто говорят, что неокупаемость — одна из ключевых проблем украинских медиа. Война заставила часть журналистов работать "на идею" или, по меньшей мере, больше работать за те же деньги. Насколько сложно будет после войны вернуть медиа ближе к рыночным принципам?
О. Д.: — Опять же, если говорить о первых месяцах, то кто-то наверняка работал "за идею". Но вечным волонтером можно быть только если у тебя есть большие сбережения — иначе ты умрешь от голода. Думаю, что на сегодняшний день "идейные" мотивы уже постепенно исчерпываются, и люди начинают задумываться о деньгах и будущем. Сейчас рекламного рынка практически нет, поэтому медиа не могут быть самоокупаемыми, они все убыточны. Некоторые находят способ компенсировать эту убыточность за счет грантов, дотаций, продажи каких-то активов, работы каких-то сопутствующих бизнесов. Например, мы недавно писали о телеканале в Змиеве на Харьковщине, который аффилирован с интернет-провайдером: людям нужна связь, они за нее платят, и канал может жить без рекламы. А другие каналы, жившие хотя бы частично за счет рекламы, сейчас просто не могут работать. Что касается дотационных медиа, которые содержались владельцами, потому что они им нужны были как площадки для пиара и инструменты влияния на политический процесс и общественное мнение, то, я думаю, что они первые на выход. Потому что политический процесс в Украине в ближайшее время не возобновится, а когда возобновится, то, вероятно, с существенно обновленным составом игроков.
Д. Ш.: — Украинский медийный рынок, к сожалению, никогда и не работал по рыночным принципам, поэтому это не вопрос "возвращения", а скорее вопрос "создания" медиарынка и правил этого нового рынка. И, по моему мнению, война как раз актуализировала важность рыночной экономики, построения медиа по принципам устойчивого бизнеса, диверсификации источников доходов и т. д. С потерей или критическим уменьшением рекламных доходов многие украинские медиа уже ищут новые способы зарабатывать деньги, и это очень положительный тренд. Большим риском является вторая волна зависимости украинских медиа от донорского финансирования (первая волна была во время Революции достоинства и создала много так называемых зомби-проектов, не приспособленных к бизнес-реалиям), но я надеюсь, что риски такой зависимости сейчас уже понятны большинству коллег, и мы не попадем в эту ловушку вторично.
— Ринат Ахметов заявил, что передает государству свои СМИ, а потом что ликвидирует их. Возможно, этому последуют другие крупные бизнесмены, чтобы не попасть в реестр олигархов. Как вы считаете, как это повлияет на медиарынок? Останутся ли эти медиа под контролем государства? Будут ли власти использовать закон про деолигархизацию, чтобы больше влиять на СМИ?
О. Д.: — Ахметов ничего не передает государству, это просто такая куртуазная формулировка. Ахметов отказывается от лицензий своих медиа, то есть возвращает государству телевизионные частоты. Собственно, медиа остаются у него, ничего ценного он государству не отдает, потому что эти частоты государство никак не сможет использовать — в условиях, когда рынок разваливается и приходит в упадок, они не будут никому нужными, а само государство на них может крутить разве что свой марафон. Государство и в условно мирное время не могло быть эффективным медиавладельцем. Тем более сейчас, когда денег в бюджете нет, а иностранные партнеры вряд ли согласятся, чтобы их финансовая помощь тратилась на развитие государственных медиа.
Я не думаю, что Коломойский (Игорь Коломойский — собственник медиагруппы "1+1 медиа". — Прим. "Дрон Медиа") и Пинчук (Виктор Пинчук — владелец медигруппы StarLight Media. — Прим. "Дрон Медиа") откажутся от своих медиа. Они в хороших отношениях с властью, медиа для них очень важны, они не столько пострадали от войны, сколько Ахметов (он вроде как потерял почти $10 млрд). Что же касается Фирташа-Левочкина (Дмитрий Фирташ и Сергей Левочкин — группа бизнесменов, близких к запрещенной пророссийской партии "ОПЗЖ", собственники Inter Media Group. — Прим. "Дрон Медиа"), то это очень вероятно: они потеряли свой политический проект в Украине, Фирташ потерял большую часть своего бизнеса, перспективы их туманны. Телеканал "Интер" в его нынешнем состоянии никто не купит, он в последнее время приходил в упадок, терял аудиторию и долю на рекламном рынке. Собственно, мы прогнозировали, что первым на выход будет "Интер", а не "Украина", принадлежащий Ахметову.
Мне все-таки кажется, что апелляция к закону об олигархах — это удобный повод, а не настоящая причина выхода Ахметова из медиабизнеса.
Д. Ш.: — Ахметов передает государству только свои лицензии, это не слишком ценный ресурс, особенно в условиях "несуществующего рынка". Не думаю, что это станет трендом и что этот тренд вообще кому-то нужен.
— Сможет ли Украина стать центром медийного противодействия российской пропаганде по всему постсоветскому пространству? Что для этого нужно? И нужно ли это стране вообще?
О. Д.: — Сомневаюсь. Тушить пожар нужно там, где горит. В каждой стране горит по-своему, и мы не сможем бороться с пророссийской пропагандой в Кыргызстане или Грузии. У нас есть уникальный опыт борьбы против российской дезинформации, направленной против Украины, — собственно, нам удалось в значительной степени освободить от нее наше информационное пространство. Но будем искренни: это стало возможным только тогда, когда мы заблокировали очаги распространения этой пропаганды на нашей территории: каналы Виктора Медведчука "Наш", "Страна", Анатолия Шария. Пока это не было сделано, все усилия по опровержению и развенчанию были малоэффективны, потому что каналы Медведчука с многомиллионными бюджетами все равно доходили до большего количества людей.
Думаю, что всюду, где правительства хотят побороть пророссийскую дезинформацию и пропаганду, нужно начать с зачистки информационного пространства — изъятие российских и пророссийских медиа. Не во всех странах правительства к этому готовы (ведь это означает обострение отношений с Россией), не везде это возможно физически.
Если они захотят и смогут принять нашу помощь, конечно, Украина поделится своим ноу-хау. Но дистанционно вылечить Кыргызстан от ватности инфопространства мы, пардон, не сможем. Нужно ли нам это? Нам в принципе нужно более лояльное к нам и менее лояльное к России постсоветское пространство, но не уверен, что потраченные таким образом ресурсы нам помогут.
Д. Ш.: — Я не думаю, что Украина должна и, в принципе, может стать центром борьбы с российской пропагандой. Методы и инструменты пропаганды могут значительно отличаться от страны к стране, а борьба с ней должна являться основной задачей гражданского общества конкретной страны. Но после победы Украина вполне может быть экспертным центром и условной лабораторией, где будут разрабатываться и тестироваться различные новые инструменты этой борьбы с пропагандой и проводиться исследования. Обмен опытом с другими странами региона в этом вопросе (как и во многих других) должен быть одной из основных задач украинского информационного сопротивления. Ведь от успеха других государств региона в уменьшении российского влияния зависит наша безопасность в будущем.