После полномасштабного вторжения России отстаивать независимость Украины пошли не только военные, но и те, кто хотел защитить свою страну. Не имея боевого опыта, люди разных профессий решились взять оружие в руки, пройти быструю подготовку и отправиться на передовую. В конце февраля ряды украинских добровольцев пополнил Святослав Холод. До 24 февраля он жил во Львове, занимался гейм-дизайном в Snap Chat (мобильное приложение обмена сообщениями с прикрепленными фото и видео), преподавал в школе дизайна Projector и путешествовал. В начале марта он встал на защиту Киевской области, потом отправился в Запорожскую область, где сейчас с другими украинскими бойцами сражается за независимость своего государства. Cвятослав быстро овладел разными видами оружия, прошел боевые подготовки и теперь воюет с российской армией в составе полка Сил специальных операций "Азов Киев".
Журналист "Дрон Медиа" пообщался с украинским защитником, который рассказал, как на фронте изменилось его мировосприятие, что было тяжелее всего в ходе обучения военному делу, когда может закончиться война, а также о том, что он первым сделает, когда вернется домой.
О пути на фронт, первом опыте и впечатлениях на поле боя
— Расскажите о своем пути из Львова в Киев в первые дни войны.
— Это было довольно долгое и непростое путешествие, поскольку территориальная оборона (сокращенно — ТрО. — Прим. "Дрон Медиа") была максимально сосредоточена, и нужно было объяснять цель визита в столицу в такое время (Святослав отправился на фронт 25 февраля. – Прим. "Дрон Медиа").
Я ехал в группе, со мной было много мужчин, тоже направлявшихся защищать Родину. Объяснять на блокпостах, почему я еду в Киев, было сложно. Но я точно знал, что там решается судьба этого этапа войны, и нужно быть там. Мне повезло попасть в полк Сил специальных операций "Азов Киев". Вместе с другими защитниками мы делаем все, что в наших силах, чтобы как можно быстрее принести Украине победу.
— Как отреагировали на ваше решение отправиться на фронт родные и коллеги?
— Тогда был хаос, все куда-то ехали, забирали родственников, перевозили их. Ко мне не было чрезмерного внимания, поэтому близкие отреагировали со стоицизмом и пониманием.
— Каким оружием за пять месяцев войны вы успели овладеть?
— Стрелковое оружие, то есть автомат Калашникова, 60-метровые минометы — их есть несколько типов из разных стран, артиллерия и дроны. Я начинал с пехоты, потом попал в "минометку", а со временем это минометное подразделение переформатировалось в артиллерийское. Также учился управлять дронами, осуществлять разведку...
За то время что я учился, был на фронте, потом снова учился, сложность моих задач увеличилась. Все это привело меня в артиллерию. Сейчас я — командир расчета. На самом деле всему можно научиться, все достижимо. Мы с другими ребятами достаточно быстро овладевали разными видами оружия и техники. Наши инструкторы удивлялись, насколько быстро можно этому научиться, а затем эффективно взаимодействовать, даже с той же артиллерией.
— Расскажите о своих впечатлениях после первого боя. Что было тяжелее всего?
— Мой опыт из простых задач перерос в то, что сейчас мы с другими военными выезжаем на полноценные боевые задачи и наносим ощутимые потери врагу. Сначала это было патрулирование: дежурил на трассе у Ирпеня, там были определенные дороги и населенные пункты, где находились россияне. Чтобы не было прорыва, мы обустраивали позиции, расставляли минометы, дежурили под обстрелами. Это были более сдерживающие задачи, чем прорывы, атаки и т. д. Мы держали позиции, была ротация. Впоследствии я уже участвовал в штурмовой операции, а сейчас действую как артиллерист и имею свои задачи, в частности подавление и уничтожение враждебных позиций.
На войне работает принцип Парето: 80% времени бойцы выполняют определенные инженерные, подготовительные действия, настройки оружия, а 20% — это боевые задачи. При чем часть из 20% — это передвижение, маневры… На боевое взаимодействие реально не так много уходит времени.
Даже сейчас мы приезжаем, обустраиваем позиции, ждем приказа, быстро стреляем и сразу уходим с позиций, чтобы нас не засекли. "Орланы" (российский многофункциональный беспилотный комплекс, предназначенный для ведения наблюдения за протяженными и локальными объектами в труднодоступной местности. — Прим. "Дрон Медиа") летают, как и все остальное. Война сейчас достаточно мобильная: никто, как в Первую мировую, не зарывается в землю, не обустраивает подземные ходы и т. д. Конечно, мы делаем укрепления на первой и вторых линиях, но все остальное очень мобильно.
О будущем Украины и России
— Как вы считаете, когда начнется война на истощение?
— Она уже началась. Россия хотела взять Киев за три дня, быстро завоевать Украину, но у нее ничего не получилось. Все потому, что какие-либо тоталитарные режимы трезво не оценивают своего противника. Там противники максимально показаны карикатурными, а силы этих стран изображены как сверхлюди, которые могут все сделать. Это мы видим и в России — они считают себя второй армией мира, хотя мир увидел, что это не так. Они трезво не оценили нас, что мы все-таки твердый орешек, и у них нет возможности нас завоевать. По крайней мере теми силами, которые у них были.
— Каким вы видите будущее России после этой войны?
— Для них это просто самоубийственная "операция". Это никому не выгодно. Россия не просто себе в ногу стреляет, а в живот. Сейчас она находится в полной изоляции, у нее все меньше союзников. К тому же теряет как войска, так и репутацию. После 24 февраля Россия стала токсичной. С ней никто не желает иметь дело.
Если бы это была еще одна операция на востоке Украины, вероятно, последствия для России были бы другими. Но после того что делала армия России в Буче, Ирпене, Бородянке (города под Киевом. — Прим. "Дрон Медиа"), Мариуполе (Донецкая область)... Я говорю об издевательствах, обстрелах гражданских и тотальном геноциде — этого никто не забудет. И чем дальше, тем мир видит неадекватность и токсичность этой страны. Для Украины самый оптимистический сценарий — развалить Россию на враждующие между собой отдельные государства. Возможно, негуманно звучит, но это единственный шанс, чтобы Украину долго не беспокоили.
Россияне (имеется в виду российская власть. — Прим. "Дрон Медиа") сами двигаются к развалу. Набирают пушечное мясо из очень депрессивных криминализированных регионов. Уйти в армию, получать за это деньги, а также наживаться путем грабежей украинского населения для россиян — это шанс вылезти из нищеты. В статистике тех, кто воюет в Украине, почти нет людей из Питера или Москвы, зато есть тысячи из заброшенных регионов России. Есть вероятность, что эти регионы захотят отделиться. Топливо для этого у них есть, осталось поднести огонь.
— Как Украине действовать в будущем, чтобы происходящее сейчас больше не повторилось?
— Постоянно усиливать армию, технологии, военное производство. Также важно строить совместные предприятия с другими государствами. Сейчас как раз Украина работает над этим вопросом с Польшей (в июне сообщалось, что Украина и Польша хотят создать совместное предприятие по изготовлению оружия. — Прим. "Дрон Медиа"). Поляки поняли, что никто не будет их защищать. Германия слаба...
Сейчас идет борьба виртуальных образов. То есть в реальности их не существует, но есть определенные стереотипы, определенные наигранные ситуации, персонажи или сущности, а между ними происходит конфронтация. Условно говоря, как сила России, так и сила НАТО — это просто миф. После того как СССР исчез с мировой карты, НАТО потерял смысл, стал бюрократической структурой, ведь финансово только США больше всех поддерживают Альянс.
До сих пор Украину воспринимали как территорию, входящую в зону влияния России. Но она эти впечатления меняет — ценой массовых жертв. Наибольшее напряжение будет после войны. Потому что Украина разорвана, ее нужно будет "сшивать", восстанавливать из развалин. Будет очень много работы. Боюсь, что только ближе к пенсии молодежь сможет увидеть результаты — преуспевающую страну. Важно не останавливать реформы, борьбу с коррупцией, культурное развитие — это шаги после войны.
— По вашему мнению, интерес к войне в Украине со стороны мира угасает?
— Это уже происходит. Во многих странах заканчиваются некоторые гуманитарные программы в виде содержания беженцев. Это ненормально. Ведь когда была война в Сирии или проблемы в северных странах Африки, то принятие беженцев продолжалось годами. На мой взгляд, такое отношение к нам неправильное.
— Насколько вы оцениваете риск повторного наступления российских военных на Киев?
— Думаю, что риск достаточно высокий. Опять же все зависит от того, насколько Путин может стимулировать Лукашенко к определенным действиям. И если они об этом договорятся, то наступление произойдет. Но де-факто хотя риск и есть, украинцы намного более подготовлены, чем были в феврале, поэтому у россиян мало шансов на успех (в ходе наступления. — Прим. "Дрон Медиа"). К тому же, чтобы наступать на запад Украины через север, у них не так много есть дорог. Но там армию Лукашенко уже ждут украинские военные. Если те пойдут в наступление, украинские защитники их перемолотят — и уменьшится угроза. Или украинцам скажут, что они могут вести боевые действия на территории Беларуси, потому что она такая же страна-агрессор.
Вот здесь уже идет борьба разных сущностей и дипломатических шагов. Украине дают много техники, но только для обороны. Использовать ее на территории России или Беларуси она не может. От дипломатов зависит, сможет ли Украина использовать технику не на своей территории. Для выживания украинцы должны вести войну не на своей земле. Если не удастся развалить Россию или Беларусь, то с этими странами у Украины должна быть какая-то буферная зона, чтобы не допустить повторного вторжения.
— Сможет ли, на ваш взгляд, Украина выйти на админграницы 1991 года, восстановив контроль над оккупированными территориями, включая Крым и самопровозглашенные "ДНР", "ЛНР"?
— Конец зимы 2023 года. Через год, думаю, должна закончиться острая фаза войны.
О внутренних изменениях и новых фобиях
— Как изменилось ваше отношение к украинцам?
— Я больше стал уважать нас как нацию. Сейчас у нас та украинская нация, какой она должна быть. Это начало формироваться еще во время "оранжевой революции" (кампания протестов, митингов, пикетов, забастовок и других актов гражданского неповиновения в Украине, организованная и проведенная сторонниками Виктора Ющенко, основного кандидата от оппозиции на президентских выборах в ноябре–декабре 2004 года, после объявления ЦИК предварительных результатов, согласно которым победил якобы его соперник Виктор Янукович. — Прим. "Дрон Медиа"), а сейчас этот этап завершается. К сожалению, это осуществляется через кровавые события, войну, геноцид. Это могло бы быть иначе, но вместе с тем я вижу, что мы, а я очень оптимистично настроен, идем к тому, чтобы быть одной из современных европейских стран, у нас есть все шансы. Во всяком случае наша армия уже по опыту и в некоторой степени техникой превосходит армии многих европейских стран — количественно, качественно и т. д.
Мы сейчас куем кадры и свою армию. Ни одна европейская страна не продержалась бы столь долго. Сейчас чувствуется, что это такой национальный подъем, самосознание, осознание своего места на политической арене. У меня повысилось самоуважение — как к себе, так и к нации в целом. Сейчас много наблюдается положительных и демократических процессов, ведущих к гражданскому обществу, в частности, уменьшение коррупции, увеличение взаимопомощи среди населения. Желательно после войны не потерять это. Украинцы могут быстро консолидироваться в экстремальных условиях, но в мирное время этого нет. После победы мы должны жить в гораздо лучшей стране, ведь заплатили за это большую цену.
— Война длится уже пять месяцев. Как вы ощущаете, в каком моральном состоянии военные и население?
— Мы сейчас, наверное, все будем понемногу выгорать, как военные, так и те, кто в тылу. Потому что волонтеры не могут 24/7 работать годами, да и люди беднеют. Для победы нам нужно помогать друг другу. Но многие остались без работы, без возможности выживать, наверное, таким людям нужно больше уделять внимания.
Украинцы не могут тоже быть в стрессе постоянно. Те, кто находится в относительной безопасности, все равно переживают напряжение и стресс. Важно понимать, что война может продлиться долго. Не исключаю, что будет та же ситуация, что с Израилем: мы вернемся к нашим границам по состоянию на 1991 год, но враг никуда не денется и постарается нас уничтожать. Поэтому эта война будет продолжаться перманентно.
Я не согласен с тем, что нужно максимально работать сейчас. Считаю, что лучше играть в долгую: распланировать свои силы, делать ротацию в войсках, налаживать бизнес и другие процессы, помогающие восстановить экономику. Расслабляться не надо, но и не стоит сосредотачиваться на том, что мы еще несколько недель продержимся, а потом будет победа. Мы все знаем, что она будет, но необходимо работать и перенимать опыт стран, затянутых в долгосрочные конфликты, например, у Израиля.
— Какие у вас появились страхи после опыта боевых действий?
— С одной стороны, меня трудно испугать, а с другой — появились фобии сгореть в замкнутом пространстве, например, в бронетранспортере или в боевой машине пехоты, потому что там очень мало места. Этакая клаустрофобия на максималках. Или есть страх быть где-то забытым. Во время боя, в хаосе, ты можешь оказаться не там, где нужно, или потерять связь. Особенно когда идут какие-то штурмовые операции или, наоборот, резкие маневры.
Эти фобии фоновые, но они появились. При этом меньше стал переживать по более мелким вопросам, больше появилось смелости и желания жить. Хочется усиливать какие-то положительные эмоции, путешествовать, не бояться экспериментировать, не откладывать свою жизнь на потом, ведь завтра может не быть.
О планах на будущее
— Планируете ли вы вернуться в профессию после возвращения с фронта?
— Да, конечно. Есть много идей, мыслей. Как в команду Snap Chat хотелось бы вернуться, так и вообще в индустрию.
— Что вы в первую очередь сделаете, когда война закончится?
— Сначала хочу увидеть своих родных и близких, поблагодарить всех, кто мне помогал и поддерживал. Хотелось бы отправиться в путешествие наедине. В пустыню или в горы — главное, чтобы в покое побыть, перезагрузиться. Хочется поменьше социального взаимодействия. Это моя великая мечта.