Роман Чередниченко — генеральный директор Старобельской многопрофильной больницы в Луганской области. До этого возглавлял Беловодскую центральную районную больницу. Сейчас область почти полностью оккупирована Россией. Роман возобновляет деятельность Старобельской больницы в Днепре под новым названием. Теперь уже для помощи переселенцам, которых в городе официально зарегистрировано более 200 тысяч. "Дрон Медиа" узнал, как работали медики в оккупации, как эвакуировались из Луганской области, насколько сложно начинать все с нуля.
Война и оккупация: жизнь медиков в Луганской области
— Как с начала войны разворачивались события в Старобельске?
— Мы все не верили до последнего, что война начнется. И даже после того как главный орк выступил со своим месседжем, надеялись, что этого как-то можно избежать (речь об объявлении президентом России Владимиром Путиным начала "специальной операции" 24 февраля 2022 года. — Прим. "Дрон Медиа").
У меня дом в Беловодске, в 22 км от российской границы. Еще до 24 февраля у россиян были "тренировки" — по нервам ездили каждую ночь. Танковая бригада по ночам включала полный ход и ехала к границе, возле нее останавливалась, разворачивалась и ехала обратно. Подсознательно мы все понимали, что так или иначе это случится. Ждали 23-го, ночевали в Старобельске, проснулись, было тихо. Нужно было по работе ехать в Харьков. Съездил, вернулся, меня еще тогда пожалели, что нужно возвращаться, ведь в Луганской области война на пороге. 24-го я был дома. Проснулись от звонка друзей, открыли окна, услышали грохот со стороны Мелового.
У нас были готовы тревожные чемоданчики. Из Беловодска до Старобельска в полшестого утра шла колонна машин — так мы ехали на работу. Решение уехать из области тогда было практически вне "ментальной концепции", потому что твой коллектив и больница работают, оказывают медицинскую помощь, а генеральный директор уехал — это не вариант. Мы остались в больнице, другого решения не было.
В первый день наша родина была занята оккупантом, они дошли практически до Чмыровки (село в пригороде Старобельска. — Прим. "Дрон Медиа"). Были позиционные бои. Так мы прожили практически две недели в больнице.
— В каких условиях приходилось жить и работать?
— Между поселками мы уже не перемещались, потому что шли бои (больница обслуживала не только Старобельск, но и близлежащие населенные пункты. — Прим. "Дрон Медиа"). Оккупационные войска ездили по улицам. Поэтому мы не рисковали, все жили в больнице с 24 февраля. Многие пациенты оставались в больнице, так как некуда было ехать. Были раненые у нас, в основном гражданские.
К сожалению, наши солдаты погибли под Чмыровкой в первые дни войны. Не было возможности даже забрать их тела. Я общался с сельским главой, искали возможность туда выехать, чтобы забрать тела и погрузить их в холодильники. Нас пустили только через неделю.
Был минометный обстрел практически возле больницы, около 500 метров. Квартал Ватутина. Там было разрушено несколько жилых домов. В самом крайнем детском отделении побило стекла, но там все были эвакуированы.
Женщины две недели рожали в подвалах. Видео, опубликованное на странице больницы в Facebook, разошлось по мировым СМИ.
— Как к вам относились люди, захватившие город?
— Больницу в первое время особо не трогали. Были залетные российские вояки, которые периодически прибегали клянчить лекарства. Заезжали и "важные", которые искали директора. Когда я говорил, что вот он я, спрашивали, что нам надо. Я же говорил, у нас все есть: езжайте куда ехали.
Под 8 марта состоялся их первый, так сказать, административный визит. Приехала военная свита, которая прошлась по прокуратуре, полиции и банкам. Они взяли контроль над силовыми структурами, "Ощадбанком" (государственный банк Украины. — Прим. "Дрон Медиа"). У них в голове не укладывалось: они, когда пришли, искали в банке наличные деньги, а деньги были только "электронные". Они были очень удивлены, что наличных нет.
У больницы были счета в нескольких банках, в том числе и в "Ощадбанке", деньги от Нацслужбы здоровья мы получали на банковские счета. В тот момент я быстро перевел все деньги больницы на счета предприятия в "Приватбанке", потому что он был эвакуирован почти сразу, его захватить было нереально.
Дольше всего украинский флаг в Старобельске продержался на больнице. Приходили люди в военной форме, требовали снять, я им сказал: вам надо — вы и снимайте. Они даже где-то взяли табурет, пытались выдернуть древко из трубы, но оно было прикручено шурупами, а отвертки у них не было, поэтому проблема оказалась нерешаемой. Они закрутили флаг вокруг древка и "откланялись". Сказали, что у нас из-за этого будут проблемы.
9 марта меня пригласили прийти по медицинским вопросам в администрацию, я подошел к зданию и понял, что там происходит. Туда понаехала целая свита "элэнеровцев". Решил не заходить, вернулся назад на работу, через час ко мне приехали "гости". Это были врачи, с которыми я работал в Луганске задолго еще до 2014 года. С одним из них я работал в реанимации, когда был медбратом в областной больнице и знакомился с медициной в студенчестве. Он стал большим человеком в "ЛНР". Еще один доктор, который заведовал в роддоме, стал замминистра здравоохранения. Эти люди, как я понимаю, получили задачу со мной наладить контакт как коллеги. Агрессии от них не было.
Разговор шел интересно. Сначала о больших перспективах, а потом перешел в более честный формат. Говорят: "Мы ж почти родные". А я им: "Мы такие же родные, как и двоюродные, за эти восемь лет далеко разошлись".
Спрашивали, как у нас обстоят дела. Я им честно все рассказал: собирались в июле закончить реконструкцию акушерского стационара совместно с GIZ (Германское общество по международному сотрудничеству. — Прим. "Дрон Медиа"). Проект реконструкции кардио-неврологического отделения уже реализовывался с украинским фондом социальных инвестиций, согласовали с Евробанком покупку ангиографа в операционную, потому что Старобельская опорная больница рассматривалась как медицинский хаб в рамках реформы здравоохранения. Проект реконструкции двухэтажного основного хирургического корпуса был заявлен на конкурс "Минрегион". Кислородная станция, которая введена в эксплуатацию. Кислородные емкости, которые должны были через неделю быть сданы и работать в общей системе. Очень грамотно должно было работать, я им это рассказал, один из них имел отношение к анестезиологии и реанимации, очень удивился, как у нас все устроено. Все это вот было в очень реалистичных планах, но что-то пошло не так…
Отделение экстренной медицинской помощи в Старобельской больнице до начала войны
На что они ответили: "Теперь мы понимаем, почему вы нам не рады"…
Сказали, что они вообще не рассчитывали на такой ход событий. Врали, наверное, но то, что они не рассчитывали нас финансировать, и денег у них нет на финансирование всей районной медицины — это так.
Сообщили, что мне нужно хорошо подумать. Я спросил, сколько у меня есть времени. Получил ответ: "Где-то через неделю приедут официальные лица. Ваша судьба зависит от того, каким будет решение. Куда бы вы ни поехали, дома все равно лучше. Мы тоже были перед этим выбором. У нас времени не было думать, поэтому мы приняли такое решение. И вам оно предстоит".
Решение у меня было готово и без них, поэтому думать мне особо не пришлось. Я просто понимал, что наступит время "Ч", когда придется свое решение озвучивать.
Визит "гостей" был запланирован на 16 марта, 15-го я собрал всех своих директоров, заместителей, заведующих и сказал, что каждый должен принять решение. Тех, кто не хотел встречаться с пришлыми, я отправил в отпуска. И 16-го мы на работу уже не вышли.
Когда приехали эти министры, то собрали весь мой медицинский коллектив и сказали, что с генеральным директором, то есть со мной, не нашли взаимопонимания, поэтому привезли своего. Им оказался человек, который был руководителем Старобельской больницы задолго до меня. Он ушел с началом медицинской реформы, потому что все, что происходило, не укладывалось в его голове. Ему уже много лет, он достаточно устал от всех этих перестроек, но вот как раз в этой ситуации он оказался тем, кто идеально им подходил.
Приехала бойкая их министерша, сказала, что я дезертировал, бросил свой народ, пациентов, коллектив. Не заслуживаю никакого уважения, за весь тот бардак, который привнесла украинская медицинская реформа… Мол, они сейчас наведут порядок и все будет хорошо.
Поехали в регистратуру, а там стоят моноблоки, терминал самозаписи пациентов на прием к врачам. Спросили, где амбулаторные карты, не нашли их, как и картонных номерков. Спросили: как вы вообще работаете? Им попытались объяснить, что все диджитализировано. Они сказали, что это бардак, будем работать "нормально", переходим на рукописные истории болезни.
— В какой момент вы решили уехать?
— Я ушел 16 марта, а уехал 23 марта, эти пять-шесть дней находился дома. Критическим стал момент, когда мне "постучали" в бизнес-кабинет больницы в "Приватбанке" и попросили подтвердить вход в больничные счета. Видать, пытались входить с подписью заместителей и распоряжаться суммой, которая у нас на счетах была.
Я понял, что происходит, связался со службой поддержки и написал, что нужно отозвать все сертификаты, мои в том числе и всех моих заместителей. Их заблокировали до дальнейших распоряжений.
С этого момента время работало против меня. Я понял, что дальше меня будут долго уговаривать и нет гарантий, что не уговорят, потому что все зависит от методов. Понимая это, я себе обозначил, что время идет на часы, нужно собираться и ехать.
Эвакуация и жизнь на новом месте
— Как вам удалось выехать с оккупированной территории?
— У нас тогда ходили маршрутки в Днепр, их маршрут менялся каждый день из-за обстрелов. Я уезжал 23 марта, тогда этот канал еще работал, водители как-то "решали" проезд по блокпостам. От Беловодска было семь блокпостов, через них нужно было пройти.
Мы с семьей собрались, с первого раза выехать не получилось. Выехали 23-го утром, встроились в колонну между маршрутками и потихоньку поехали. Нас досматривали, смотрели личные вещи. На последнем российском блокпосту один из орков сказал: "Что, экстрима захотелось? Отговаривать не буду".
Первый украинский блокпост был в Лимане. Я считаю себя уравновешенным человеком, но тогда… прослезился.
Почему так? Месяц находишься в оккупации все время, ездишь по их блокпостам, взвешиваешь, что тебе говорить, а что нет. Это постоянно давит.
Я ехал по блокпостам и понимал, что есть чек-лист, по которому они проверяют людей, и если меня туда внесли, то я не успел… Но, слава богу, меня внесли днем позже, потому что я уехал 23-го, а 24-го ко мне домой, там была моя мама, пришли трое людей в военной форме и представились как "МГБ" (Министерство государственной безопасности "ЛНР". – Прим. "Дрон Медиа"), и я понял, что успел буквально за день, ведь еще сутки, и непонятно, как сложилось бы.
— Вы планировали оставаться в Днепре? Чем занялись в первое время?
— Приехали в Днепр, даже не планировали здесь задерживаться, думали в центр куда-то ехать. Приехали поздно, переночевали и как-то задержались.
Когда уезжал, в Старобельске уже не было ни инсулинов, ни препаратов заместительной терапии. Прокладок, извините, не было. Самая серьезная проблема — в Старобельской громаде было 16 инсулинозависимых детей. Наши пациенты пользовались европейскими инсулинами, а российские инсулины не эквивалентны, то есть десять единиц этого инсулина не соответствуют десяти единицам необходимого, подбирать нужно опытным путем, а он мог привести пациента в интенсивную терапию или в реанимацию.
Инсулинов на тот момент не было вообще никаких — даже российский канал еще не был налажен, а украинские уже закончились. В тот же вечер, когда я приехал в Днепр, встретился с волонтерами, которые собрали инсулин и на следующее утро отправили их теми же автобусами, с которыми я выезжал.
После этого была налажена работа и с волонтерами, и с общественными организациями Луганской области. Собирали средства, закупали медикаменты.
Квартира, которую я снимал тогда, выглядела так: заходишь, стоят ящики медикаментов, открываешь холодильник — один инсулин, в морозилке — хладоэлементы. Так мы прожили до середины апреля. Работали с перевозчиками, которые занимались вывозом людей.
У нас была Google-форма, люди с оккупированных территорий заполняли ее, указывая, что им нужно. Мы здесь все организовывали и отправляли.
В один из дней, когда маршрутки ехали в Луганскую область, мы передали приличную партию препаратов, которые ждали на оккупированных территориях. Там были спецпрепараты для онкобольных, инсулин, противоэпилептические, гормональные препараты, в целом на сумму до 200 тысяч гривен. В этот день автобусы на орковском блокпосту расстреляли в лобовую. Понятное дело, что это было не случайно, потому что "слишком много что-то стали ездить". Скорее всего, была дана четкая команда и их расстреляли. Люди погибли на месте…
Так мы потеряли людей, медикаменты и маршрут передачи. После этого других логистических маршрутов у нас не было. Потом все, что было из медикаментов, я передавал военным на передовые позиции. Была идея податься к ним, но сами военные меня и остановили. Сказали: "Что с твоей специализацией? На передовой ты точно этим заниматься не будешь. Делай то, что умеешь, в нужном месте".
— Когда вы возобновили работу?
— У нас была сразу же мысль сохранить эвакуированный коллектив Старобельской больницы, потому что все мы надеемся вернуться и не растерять свои кадры. Искали в Днепре помещение.
Когда приехали сюда, восстановили все свои права на управление учреждением, разблокировали счета (то есть счета больницы, которая находится в оккупированном Старобельске, де-факто находятся под управлением нового медучреждения в Днепре, ее финансируют из бюджета Нацслужбы здоровья Украины (НСЗУ). — Прим. "Дрон Медиа"). Полностью выплачивали заработную плату и продолжаем ее выплачивать. Сейчас выплачиваем тем, кто находится на контакте с непосредственным руководством и предоставляет медицинскую помощь там.
Позиция государства и руководителей состоит в том, что больницы должны функционировать, поэтому финансирование продолжается.
Изначально идея релокации заключалась в том, чтобы собрать всех тех, кто эвакуировался, не только старобельских. Тех, кто не нашел себя и кто готов работать и делать то, что он умеет хорошо, заниматься своим основным делом — лечить. Днепр принял больше 200 тысяч переселенцев. Эти люди нуждаются в социальной, психологической и медицинской помощи. Среди этих переселенцев оказалось достаточно много медицинских работников.
Каждый из нас ищет себе место в этой новой реальности.
Я хотел собрать их под крыло Старобельской больницы, создать здесь по согласованию с собственником структурное подразделение больницы и, продолжая контролировать процессы, которые идут там, начать деятельность больницы здесь. Мы решили назвать проект STARDOCTOR — от двух слов "Старобельск" и "доктор".
Мы видим свою миссию в первую очередь в том, чтобы оказывать помощь переселенцам и всем, кто в ней нуждается, в нашем учреждении в рамках программы медицинских гарантий для населения и тех договоров с Национальной службой здоровья, которые у нас есть.
— Какие услуги сейчас оказывает Старобельская больница в Днепре?
— Больница имеет договор с НСЗУ по 19 пакетам медицинских услуг. Конечно, здесь мы сможем реализовывать далеко не все из них. Начнем с основного и посильного, специализированной амбулаторной помощи, паллиативной помощи, хирургии, эндоскопии и будем двигаться дальше. Пока будет возможность оказывать медицинскую помощь за счет тех средств, которые у нас есть в наличии. Мы говорим о бесплатной медицинской помощи населению в том объеме, в котором мы можем ее здесь предоставить. Это миссия для переселенцев, которые нуждаются в помощи. Бесплатно оказывать помощь в рамках программы медицинских гарантий и обязательств по договорам с НСЗУ.
[fancy_gallery gallery=1]
— Сколько человек работает в вашей команде?
— Мы только на старте, и команда растет. Практически каждый день кто-то добавляется в нашу семью. Сейчас нас около 40 человек. У нас в коллективе не только старобельчане, но и медики из Беловодска, Северодонецка, Рубежного, Лисичанска, Краматорска, из других оккупированных городов.
— Расскажите о помещении, в котором вы разместились, оно выглядит как современная клиника.
— В Днепре было сложно найти помещение. Главное — найти локацию для того, чтобы это была не просто фикция, ради того, чтобы просто быть, а действительно рабочее пространство, позволяющее принимать пациентов и оказывать им помощь.
Нам удалось, и это в определенной степени везение: найти площадь, практически готовую для медицинской практики. Здесь планировался к открытию частный центр в 2022 году, но из-за войны работа не сложилась. Поэтому решили площадь сдать в аренду.
[fancy_gallery gallery=0]
Если бы пришлось обустраивать площадь с нуля, то нужен огромнейший ресурс, как я часто говорю — триллиард миллиардов. Сразу все купить нереально. Мы что-то взяли в аренду, аппаратуру, оборудование, а что-то докупили сами. Официально открылись 1 июля.
— Кто, кроме вас, релоцировался так, что открылся на новом месте?
— Мы не одиноки в этом начинании. Первым релоцировался, если не ошибаюсь, Луганский областной онкологический диспансер в Ровно.
— Из Старобельска ничего не удалось вывезти?
— Меня эта идея не покидала все время, пока я там был. Но мы на второй день оказались в оккупации. Мы как приехали 24-го числа в больницу, так оттуда не выходили, потому что уже "человечки" бегали по улицам, стрельба была. В первые дни блокпосты уже стояли. Поэтому это было нереально.
Когда выезжали, на одном из блокпостов в Старобельске у меня произошел диалог:
— Куда едем?
— К теще едем (нужно построить какую-то легенду).
— А где она живет?
— В Днепропетровской области.
— А конкретно?
— В Павлограде (говорю уже экспромтом).
— А по какому адресу в Павлограде?
— Не знаю, вы вот знаете адрес своей тещи? И я нет. Там за мостом направо.
— За каким мостом?
— Ну через реку.
— А какая речка?
— ...
Тут у меня кончились ответы. Ну не знал я, как она называется. Я попал на человека, который, как оказалось, сам жил в Павлограде пять лет. И я с этим населенным пунктом вообще не "попал". Скажи я "в Днепре", может быть, разговор закончился бы и быстрее.
Говорит: "Не знаешь, начинаешь мне тут врать. На досмотр. Я в Павлограде прожил пять лет, там речка Волчья течет, теперь будешь знать".
Ну и нас на досмотр отправили. Вывернули личные вещи, телефоны. Я до этого все телефоны полностью обнулил, вышел из всех аккаунтов, переустановил все, что можно.
Перед выездом я взял телефонную книжку и забил в поиск для контроля, например, "СБУ", и мне результат выдал целый список контактов, которые накопились за всю жизнь в телефоне, "полиция" – то же самое. Вот тут я бы и "приехал". В дорогу погон капитана медицинской службы спрятал в носок, ребенку в подушку засунул свой военный билет.
С удовольствием что-то вывез бы из больницы, но не получилось бы.
Больницы на оккупированной территории
— Что было реализовано в Беловодске, где вы работали до Старобельской больницы?
— В Украине не так много мест, где реализовали то, что нам удалось в Беловодске. Концепция была такая, чтобы люди, приезжающие к нам с оккупированной в 2014 году территории, видели разницу в медицинском обслуживании. Если мы хотим и планируем возвращать те территории, мы должны вернуть сознание тех людей.
Поэтому мы работали со всеми: и европейскими грантами, и организациями, и правительствами разных стран. Политики Бундестага нам помогали с обеспечением роддома. Добрая половина оборудования там появилось именно благодаря их помощи, на которую не было потрачено ни копейки государственных денег.
Японское правительство нам предоставило цифровой рентген, немецкое — акушерскую кровать, я тогда шутил: такая есть только у нас в беловодской больнице и у Майкла Джексона. Таких примеров в Беловодске — целая больница.
Там была очень серьезная эндоскопическая база. С 2017 года мы внедряли это направление очень эффективно. И до сих пор многие клиники столицы могут позавидовать оборудованию, которое было в Беловодске. Не в каждой операционной, например, есть ультразвуковой дессектор, камера 4К с видеорегистрацией и многое другое.
То, что было в Беловодске, этого жаль даже больше, чем того, что мы успели в Старобельске за полгода моей работы там.
— Чего удалось достичь за время работы в Старобельске?
— Я пришел туда в августе 2021 года. Первые полгода нам предстояли очень болезненные решения, которые нужно было принимать. Старобельск задержался с реформой, это был проблемный участок работы. Медицинский коллектив там игнорировал реформу все эти годы. И нужно было впрыгнуть в "последний вагон". Там нужно было провести оптимизацию, обучить персонал цифровой грамотности, построить систему управления качеством и многое другое. Все это было не просто, но мы это сделали, и на 2022 год у нас были огромные планы. Они были уже реальны. Прошли основные контакты с грантовыми организациями. Помню, как на новогоднем корпоративе я сказал, что 2022 год станет годом медицины в Старобельской громаде.
— В Старобельской больнице что-то осталось из дорогостоящего после оккупации? Например, оборудование, которое невозможно завезти из России.
— Есть, и не только в Старобельске, Беловодск для них вообще будущее. В Старобельске было достаточно дорогое лапароскопическое оборудование. Компьютерный томограф, который был установлен по президентской программе. Мы готовились к ковиду, поэтому были кислородные концентраторы, накопители, большая кислородная станция.
"Коронавирусное" отделение в Старобельской больнице
В Беловодске они (представители так называемой ЛНР. — Прим. "Дрон Медиа"), побывав там, сказали, что будут открывать филиал областной больницы. Ну планировать-то можно, а открывать? Оборудование позволяет, но с кем вы будете это делать? Изба красна не углами, а пирогами… Кто там будет использовать ультразвуковой дессектор для проведения онкологических операций?
При этом уже много чего "уехало", оборудование вывозят даже не в Луганск. Мультимедийные доски из школ, например, вывезли куда-то в Россию.
— А специалисты оттуда уехали?
— Специалисты были все на пересчет, и те уехали. Я видел бумагу, что в больницу привезут интернов из Ставрополя, ну и что дальше? Они там сами будут постигать науку врачевания, тренируясь на местных жителях? Думаю, больницу просто растащат, и все: люди не смогут работать с оборудованием, и его, скорее всего, украдут и вывезут.
Но нужно вдохнуть-выдохнуть и действовать. Побеждает тот, кто умеет подниматься после неудач и идти дальше. Сейчас именно такой момент.