Двуречанский национальный природный парк в Харьковской области – самый маленький в Украине. Его создали, чтобы охранять эндемические растения на меловых отложениях и редких животных. Однако известен он благодаря сурку Тимко, которого ежегодно пробуждают, чтобы он делал прогнозы на весну. Территория парка заканчивается как раз на украино-российской границе, поэтому его оккупировали в первые дни вторжения. В Украине около 20 заповедных территорий, оказавшихся под оккупацией или сильно пострадавших от обстрелов, – это почти четверть всего заповедного фонда Украины. Журналистка издания Бабель Оксана Расулова поговорила с сотрудниками Двуречанского парка и с директором Национального заповедника "Хортица" и рассказывает, как война разрушает природу Украины. С разрешения редакции мы расскажем эту историю читателям Дрона на русском языке.
Коллаж Дрон Медиа
Андрей Кобылев. Двуречанский парк
Андрею Кобылеву 54 года, он пришел в Двуречанский парк из МВД. Сначала устроился начальником отдела охраны, а два года назад стал исполнять обязанности директора. В этом статусе он остается до сих пор – конкурс на должность так и не провели. Но Андрей об этом не думает.
"Я просто обалдел, когда погрузился в природу после МВД! – с восторгом рассказывает он о Двуречанском парке. – Как-то мы в мае ехали машиной и собрали из бампера насекомых и застрявшие там частицы растений. Считали – 88 видов растений и 66 видов животных. И это только на одной дороге! А еще пять лет назад здесь нашли рыбу, которую 100 лет считали вымершей. О ценности всего парка можно только догадываться. Он расположен вдоль Оскола – самой чистой реки востока страны. Только нужно все разминировать".
Двадцать третьего февраля Андрей с коллегами проезжал по парку в 600 метрах от границы с Россией и не заметил ничего подозрительного. К вторжению никто не готовился – да и указаний по эвакуации от Минсреды (Министерства защиты окружающей среды и природных ресурсов Украины, — Дрон) не было. Лишь 24 февраля, когда войска России пересекли границу и зашли на территорию парка, Андрею позвонили из министерства и предложили всем работникам с семьями эвакуироваться на запад. Никто не согласился.
Через неделю в парке уже стояли российские блокпосты. Еще через две недели россияне установили понтонный мост. Сотрудники парка написали заявления на дистанционную работу, а затем их перевели на простой. Всех, кроме охраны.
"Нам не разрешали, но мы все равно уезжали в парк", – говорит Андрей.
Служебный автомобиль спрятали, а на блокпостах притворялись обычными гражданскими. Не заезжали на территорию парка, а останавливались рядом и слушали, что происходит – перемещается ли техника, слышны ли выстрелы, проверяли, действительно ли россияне охотятся в парке. По территории передвигались пешком, потому что остерегались вертолетов.
"Парк узкий, потому мы стояли на окраине и прислушивались, что происходит. Слушали полчаса и ехали на следующее место, – рассказывает Андрей. – В таких переездах сталкивались с россиянами, но не признавались, что именно мы делали".
Андрей не боялся говорить оккупантам, чтобы они не заходили в природоохранную зону. Те сначала говорили, что все понимают и не собираются вредить, но как только почувствовали себя хозяевами, начали грубить в ответ. Постепенно оккупанты создали на захваченной территории новые "местные органы", но до парка руки у них не доходили до конца лета. В последний раз охранники заехали в парк 28 августа. На следующий день к Андрею домой приехали русские солдаты в масках.
"Забрали меня, требовали сотрудничать, – говорит мужчина. – Замотали глаза скотчем, стрельнули у уха, ударили прикладом. Вывезли на кладбище, сказали, что ищут мне яму – думал, там и останусь. Но это еще ничего, легким испугом отделался – люди в их камерах умирали".
Фото: Александр Кузьмин / "Бабель"
Больше всего Андрея угнетало само ожидание, что за ним придут – все-таки бывший начальник райотдела полиции. Местные коллаборанты сдавали оккупантам списки. А еще пугало отсутствие связи – Андрей не знал, что с сыновьями в Харькове, они не знали, что с родителями.
"Мы пекли дома хлеб, имели консервацию. Надеялись, что вот-вот нас освободят наши войска, – вспоминает Андрей. – Ежедневно летали вертолеты, самолеты, все эти их БТРы, САУ ходили. С боеприпасами – по чью-то жизнь ездили, гады. Но сначала тех машин было в колоннах по 30, потом по 20, по пять. А потом они начали таскать свою разбитую технику. Нас это радовало".
Андрей не уезжал из оккупации, потому что переживал за имущество парка и надеялся, что оккупация все же не затянется надолго. Впоследствии местные коллаборанты забрали служебный автомобиль, а затем потребовали у Андрея отдать ключи от здания администрации парка.
"Я сказал: "Пусть лбами дверь ломают"", – рассказывает Андрей. Ключи он не отдал и в тот же вечер вывез и спрятал компьютеры и документы.
Но оккупанты все же поселились в парке, и уже после этого Андрей решил уехать. Это можно было сделать только через Россию. Андрея с женой дважды не пропускали, когда узнавали, что один сын – следователь, а второй – пограничник. Выехали только 4 сентября.
"А через два дня контрнаступление началось. Если бы знал, терпел бы", – говорит Андрей.
Сейчас в парке работает бухгалтерия, научный отдел обрабатывает собранные данные, в деоккупированной деревне остались водитель и инспектор охраны. Еще двое сотрудников находятся на оккупированной территории, остальные уехали. Также в парке думают, что делать со зданием, куда попала ракета. Но это будет решено уже после того, как закончатся боевые действия и разминируют сам парк. Пока неизвестно, насколько он пострадал. Местные говорят, что были "прилеты" в лес, реку, а территорию заминировали "лепестками".
"Природа с этими неурядицами справится, – говорит Андрей. – Конечно, последствия есть: и рыбу поглушило, и животные территорию парка покинули. Оценок потерь еще нет, потому что парк полностью пока не освобожден. Там фронт сейчас. Оценивать потери будем после разминирования. Сначала – экологические тропы, потом туристические маршруты, места отдыха, а потом уже всю территорию".
Фото: Александр Кузьмин / "Бабель"
Максим. Двуречанский парк
Максим – научный сотрудник парка уже три года. Он изучал абиотические среды – например, измерял температуру, влажность, облачность. Также исследовал распространение видов в парке. Период с апреля по сентябрь обычно очень насыщенный. Кроме привычной программы "Летопись природы", Максим собирался впервые исследовать паразитических насекомых – разрабатывал план, создавал оборудование. Исследование он все же провел, однако совсем не так, как рассчитывал.
"Двадцать первого февраля мы обследовали участок с незаконной вырубкой. Это был мой последний выезд в парк, ничто не намекало на серьезность следующих дней", – говорит Максим.
После вторжения Максим решил не уезжать. Говорит: "Россияне ездили пьяные на БТРах и танках, устраивали гонки, стреляли в людей, давили их. Как дикари. Я до последнего не верил, что такое может быть, но я был в шоке".
"Я ходил с фотоаппаратом, потому что как иначе зафиксировать наблюдение? – продолжает он. – Когда они (россияне) впервые меня остановили и я сказал, что фотографирую насекомых, они просто с меня поржали и отпустили".
Во второй раз тоже без проблем отпустили, а в третий уже в самом парке долго проверяли документы, узнавали, местный ли, обыскивали. Максим боялся – по-научному сухо говорит, что "стрессировал", но все равно вместе с коллегой ходил в парк.
"Не было связи, телевидения, а я шел на природу и становилось легче, – говорит Максим. – Как всегда. Это и исследования были, и способ выйти из зоны стресса".
Только жалел, что не может наблюдать за весенним пробуждением парка – это самый интересный период. Но по указанию Андрея полноценные исследования не проводились. Поэтому больше всего наблюдений было за россиянами в природе – со временем Максим заметил, что они ездят реже, а между их рейдами можно продвигаться условно незамеченным.
И все равно это было опасно. Поскольку парк расположен в долине, между холмами там низко летали вертолеты, иногда по 20 вылетов в сутки. Майских облаков над парком почти не было – только искусственные от самолетов.
В начале сентября Двуречную деоккупировали, и 17 сентября Максим уехал в Киев. Теперь он обрабатывает собранные данные о насекомых и уверен, что они, несмотря на изменения в самом парке, остаются ценными. Также он работает с данными, собранными в предыдущие годы – раньше на их обработку не хватало времени. Увольняться из парка Максим не планирует.
Фото: Александр Кузьмин / "Бабель"
Максим Остапенко. "Хортица"
"У нас экологическая культура вообще плохо развита, но то, что происходит в условиях войны, – это ужас космических масштабов", – говорит Максим Остапенко, генеральный директор национального заповедника "Хортица". С 25 февраля в заповеднике он бывает нечасто – Максим служит в ВСУ.
"Хортица" – историко-культурный заповедник, подчиняющийся Министерству культуры. Однако на его территории есть природоохранные объекты, входящие в заказник "Днепровские пороги". Это естественный транзитный пункт для птиц, животных, нереста рыб. Также "Хортица" входит в "Изумрудную сеть" (европейская сеть территорий особого природоохранного значения, – ред.) и имеет филиал в недавно освобожденной Херсонской области.
"Мы – заповедник посреди областного индустриального гиганта. Чудо, как природа сохранилась в городе. Наверное, это единственный пример в Украине, когда природа продолжает развиваться в таких условиях по собственной логике, – говорит Максим. – Но мы фактически в прифронтовом городе".
В настоящее время заповедник закрыт. С апреля в остров регулярно попадают ракеты именно из-за близости к ГЭС и другим важным объектам в Запорожье. Поскольку на Хортице нет посетителей и браконьеров, животные, такие как олени и косули, чувствуют себя более свободно. Также значительно поубавилось поджогов и пожаров – за восемь месяцев произошел только один из-за сбитой ракеты. Однако спецсчет заповедника, с которого финансировали научные исследования, пуст, потому что нет туристов. Местные власти тоже не выделяют средства на охрану природы.
Но люди на Хортице есть. Это почти две тысячи местных жителей, которые вырубают лес из-за проблем с электроснабжением, и военные, передвигающиеся по дорогам острова и сбивающие животных. А отсутствие зеленых переходов еще до войны было одной из проблем острова.
"Мы не делали прямых исследований о том, какой вред нанесла острову война. Конечно, взрывы вредят, – говорит Максим, – но это точно не сравнить с тем, как страдает природа на поле боевых действий".
Максим объясняет, что вред от войны сейчас проявляется по-разному. Из-за проблем с электроснабжением вырубают больше лесов. Когда строят линии обороны, уничтожают условно нетронутые степные участки и лесные посадки, защищавшие почвы от выветривания и пылевых бурь. Сбросы большого количества воды из-за активной работы ГЭС обнажают береговую полосу. Территории выжигаются, загрязняются тяжелыми металлами и фосфорными соединениями, нефтепродуктами. Отдельная проблема – утечка нефтепродуктов с подбитой техники в водоемы и в почву. К примеру, с одного танка может вытечь до полтонны солярки.
Фото: Александр Кузьмин / "Бабель"
"Я был на второй линии обороны Запорожской области. Наши войска, конечно, думают о том, что это их земля и не нужно ее загрязнять, складывают мусор в отдельные ямы, но это все равно вредит, – говорит Максим. – Но то, что делают россияне ,– просто ужасает. Это тотальные свалки в каждой посадке".
Максим считает, что все эти последствия – на десятилетия. И хотя главная задача сейчас – спасти людей, о природе забывать тоже нельзя – ни теперь, ни когда будем думать, как восстанавливать страну.
Что уже известно о нанесенном вреде
Масштабы нанесенного Россией ущерба украинской природе еще неизвестны. Но уже понятно, что речь идет о сумасшедших цифрах – по меньшей мере, о пятой части всех природоохранных территорий страны. Это почти половина всех нацпарков и заповедников. Сегодня 2,9 миллиона гектаров территорий "Изумрудной сети" в зоне риска, а 16 Рамсарских объектов (территории, имеющие статус водно-болотных угодий международного значения благодаря своему уникальному биоразнообразию, – ред.) площадью более 600 000 гектаров – под угрозой уничтожения.
Еще почти 22% лесов, 10% кустарников и 59% степей оказались в зоне боевых действий или под временным контролем россиян. Многие ценные территории не имеют никакого статуса – например, заболоченные леса на севере, степи и приморские экосистемы. Масштаб повреждений можно оценить только после их деоккупации и разминирования. Поэтому исследования, которые проводились в Двуречанском парке, уникальны по своим условиям, говорит эксперт Украинской природоохранной группы Анастасия Драпалюк. Ученые на оккупированных территориях проводят их редко.
"Это бесценная информация, – говорит она. – В том числе и для международных судов, где можно будет доказывать преступление экоцида россиян".
В Госэкоинспекции была разработана методика расчета негативного влияния России на природу Украины. По ней можно предположить, что вред нанесли тяжелые металлы, попавшие в почву и воду из-за обстрелов, пострадало растительное разнообразие, реки. Произошедшие из-за обстрелов лесные пожары уничтожили десятки тысяч гектаров – на оккупированных территориях их никто не тушил. Каждый третий гектар – заповедная территория.
"Но война влияет и на территории, которые не были оккупированы, – объясняет Анастасия. – Например, в Одесской области море выносит на берег российские мины. Или когда ВСУ создают линию обороны. Также возросла антропогенная нагрузка на природу западных областей из-за того, что там больше переселенцев. К тому же на некоторых природоохранных территориях создавали центры помощи переселенцам, принявшие около 60 тысяч человек. Да и самих охранников на оккупированных территориях похищают, принуждают к сотрудничеству, создают оккупационные "администрации" парков. Но я почти не слышала о случаях коллаборационизма среди нашего сообщества".
В заключение Анастасия рассказывает историю, которая, на первый взгляд, не имеет отношения к теме. Оказывается, по всему миру есть название "национальные парки". Но в Украине в 1990-х разработчики законов требовали добавить еще слово "естественные", чтобы название не вызвало слишком патриотических ассоциаций.