Движение за мир в Германии и российский милитаризм связывают общие корни в политических концепциях XIX века
Автор статьи – Николай Клименюк, родился в Севастополе, учился в МГУ, в Свободном университете Берлина и в Университете им. Гумбольдтов, работал в российских изданиях "Большой Город", Forbes, "Сноб", в независимом онлайн-проекте PublicPost, который был закрыт по политическим мотивам в 2013 году. После уничтожения издания вернулся в Берлин. Постоянный автор Frankfurter Allgemeine, Neue Zürcher Zeitung и других немецких и международных медиа. Эта статья написана специально для Дрона.
Во время пасхальных праздников как минимум в 120 городах Германии прошли традиционные "пасхальные марши за мир". В этом году они по большей части проводились под лозунгами мира с Россией, причем требование мира участники обращали к кому угодно, только не к ней. Политолог Торстен Громес из Франкфуртского института исследования мира (Peace Research Institute Frankfurt) проанализировал 48 призывов организаторов маршей из разных городов, выложенных на сайте инициативы "Сеть кооперации за мир" (Peace Cooperation Network), и обнаружил, что требование к России вывести войска из Украины содержалось только в восьми из них. Многие призывы хотя и осуждали Россию за вторжение, одновременно размывали ее ответственность за развязывание войны и упрекали наравне с ней (или даже вместо нее) Запад, Соединенные Штаты и Украину.
Все это дало повод для многочисленных комментариев о кризисе немецкого движения за мир – многие ветераны движения и организации, традиционно поддерживавшие пацифистские акции, не согласны с такими позициями и не принимали участия в маршах. Что же случилось с немецким пацифизмом и как вышло, что антивоенный активизм превратился в Германии в движение в поддержку агрессора?
Незадолго до Пасхи, 1 апреля, группа преимущественно отставных немецких политиков из социал-демократической партии и профсоюзных деятелей опубликовала в берлинской городской газете Berliner Zeitung открытое письмо с призывом к миру с Россией. Выбор локального издания для публикации не был случайным – раньше газета публиковала колонки российского посла, а в феврале там вышло нашумевшее интервью в бывшим басистом Pink Floyd Роджером Уотерсом, где тот один в один повторял клише российской пропаганды, после чего Россия пригласила его выступить на Совбезе ООН. Один из соавторов первоапрельского письма - историк Петер Брандт, сын первого канцлера ФРГ от социал-демократической партии Вилли Брандта, с именем которого связывают политику разрядки времен холодной войны. Естественно, письмо содержит упоминание этой политики – в том смысле, что было бы правильно к ней вернуться и устанавливать мир с участием России. "Над Европой нависла тень ядерной войны", говорится в письме, "война превратилась в кровавую позиционную войну (Stellungskrieg), в которой есть только проигравшие. Большинство наших граждан и гражданок не хотят, чтобы это привело к бесконечной спирали насилия. Мы не хотим доминирования военных, нам нужен язык дипломатии и мира".
С начала полномасштабного вторжения множество общественных фигур Германии самого разного масштаба и профиля подписывали такие письма и делали заявления о необходимости немедленного прекращения огня и дипломатии вместо предоставления Украине оружия и других форм военной поддержки. Одно из самых резонансных воззваний называлось "Манифест за мир", его написали знаменитая своими крайними взглядами политик из Левой партии, депутатка Бундестага Сара Вагенкнехт и Алиса Шварцер, в прошлом - одна из ключевых фигур женского движения, основательница и главная редакторка феминистского журнала "Эмма". Там незадолго до годовщины вторжения манифест и был опубликован. Его первые подписанты довольно полно представляют всю экосистему сторонников мира с Россией – среди них были политики левого и правого толка, ученые и артисты, отставной генерал Эрих Фад (его предсказания, что Россия победит за несколько дней, а военные успехи Украины невозможны, породили множество мемов), бывшая глава Евангелической церкви Германии Маргот Кессман – а также автор уже упомянутого "письма профсоюзных деятелей" Петер Бранд и издатель Berliner Zeitung Хольгер Фридрих, эксцентричный предприниматель родом из бывшей ГДР с прошлым сотрудника Штази и нескрываемой симпатией к Путину. С момента публикации манифест собрал на платформе change.org больше 780.000 подписей, а на демонстрацию, организованную его авторками в Берлине 25 февраля, пришли тринадцать тысяч человек – по данным полиции больше, чем на демонстрации солидарности с Украиной накануне.
Самый резкий по своему тону из всех подобных текстов, манифест с поразительной откровенностью суммирует основные тезисы немецких "сторонников мира". Там есть такие пассажи: "Как долго еще будут продолжаться бои и смерти на поле битвы (под названием) Украина (Schlachtfeld Ukraine)? И какова сейчас, год спустя, цель этой войны? (…) Президент Зеленский не скрывает своей цели. Ему обещали танки, теперь он требует истребители, ракеты дальнего радиуса действия и военные корабли - чтобы победить Россию по всем фронтам?" Возможно, говорится далее, Украина и способна с помощью Запада выиграть отдельные битвы, но она не может победить в войне, зато может ввергнуть нас всех в ядерный хаос. "Переговоры не означают капитуляции, это поиск компромисса с обеих сторон". Пора прислушаться к "нам", требуют авторки и подписанты от имени, как они выражаются, половины немцев, "граждане и гражданки Германии напоминают правительству и канцлеру об их обязанности оберегать от бед немецкий народ".
Язык этих воззваний говорит о взглядах их подписантов – и о характере немецких мирных инициатив последнего времени в целом - гораздо больше, чем содержащиеся в них максимально общие призывы к дипломатии. Первое, что обращает на себя внимание, это фиксация на "нас", на предполагаемых страхах и чаяниях немцев. Требование переговоров сопровождает стандартный аргумент, что ни одна война не заканчивалась с помощью оружия. Из Германии, разгромленной в двух мировых войнах, это звучит по меньшей мере странно. Но это только кажется, что немецкие пацифисты забыли свою историю – наоборот, они в ней застряли.
За время жизни всех немецких граждан и их недалеких предков Германия не вела ни оборонительных, ни освободительных войн и не выступала на стороне стран, которые их вели. Единственная перспектива, с которой немецкое общество привыкло рассматривать войну, — это перспектива агрессора. То есть той стороны, которая вольна не начинать войну или в любой момент ее завершить. Об архаической оптике немецких пацифистов свидетельствуют и постоянные упоминания "позиционной войны" - типичного для Первой мировой типа военных действий, когда на фронте годами не происходит почти ничего, кроме взаимных обстрелов и огромных потерь. Для Германии этот опыт – национальная травма, и временное затишье на фронте в Украине в Германии часто интерпретируют именно как начало позиционной войны. Прошлогодняя немецкая экранизация романа Ремарка "На западном фронте без перемен", которая получила четыре Оскара, изображает именно такое расчеловечивающее кровавое месиво. Если смотреть на позиционную войну как этот фильм, глазами нападающих, а не обороняющихся, то это и есть просто бесцельная мясорубка.
Не менее красноречиво и выражение "поле битвы Украина". Оно напоминает, например, о судьбе Бельгии, которая несмотря на свой нейтралитет стала одним из основных плацдармов Первой мировой, и как бы намекает, что Украина – не политический субъект, а шахматная доска, и что война там идет не за суверенитет Украины и свободу ее граждан, а за какие-то внешние интересы. Ожидаемо, немецкие пацифисты всех мастей часто апеллируют к Соединенным Штатам как к стороне конфликта. Это настолько укорененное представление, что оно распространено даже среди людей, считающих себя сторонниками Украины. Так, группа берлинских пасторов, активно вовлеченных в помощь украинским беженцам, намеревалась провести в годовщину вторжения "марш мира" от российского до американского посольства (между ними 350 метров) и отказались от этой идеи только после критики со стороны украинской диаспоры.
Представление о мировой политике как о Большой игре – так называли противостояние великих держав XIX века – очень хорошо сочетается с верой в "мировую закулису", что привлекает к немецкому движению за мир всевозможных конспирологов. Многие вчерашние "ковид-диссиденты", от противников ограничительных мер и антипрививочников до отрицателей самого ковида, выступают теперь за мир с Россией. Во многих городах, включая Берлин, в "пасхальных маршах" участвовала партия ковид-диссидентов "Базис". Вполне закономерно, что в риторике "борьбы за мир" присутствуют и антисемитские мотивы. Социальные сети полны характерными карикатурами на Зеленского, которые изображают его то алчным паразитом, то ставленником "мировой закулисы". Реально существующая в Украине проблема коррупции преувеличивается сверх всякой меры (оказывается, возможно даже такое), а все происходящее там представляется результатом махинаций темных сил ради власти и собственного обогащения. Характерно, что "Манифест за мир" изображает именно Зеленского поджигателем войны, который "не скрывает своих целей", в то время как про Путина там говорится, что он может "максимально жестко ответить в случае нападения на Крым".
Оптика "Большой игры" роднит немецкий пацифизм и с российским неоимперским милитаризмом – он тоже уходит корнями в политические концепции и реалии рубежа XIX–ХХ веков и исходит из того, что мир естественным образом делится на сферы влияния больших игроков.
Немецкие призывы к миру переносят на сегодняшний день характерное для той эпохи имперское представление о Европе, для которого "малые страны" не более, чем недоразумение, а исход любой европейской войны – простое изменение границ, не сильно влияющее на жизнь. Если не принимать в расчёт интересы национальных меньшинств или любых других непривилегированных групп, то для "населения" это не более чем смена юрисдикции, а не вовсе не какие-то принципиально новые условия, угнетение и, возможно, геноцид. Это отчасти объясняет равнодушие немецких пацифистов к тому факту, что война России против Украины — это первая за многие десятилетия война диктатуры против демократического государства. Отсюда и требования к Украине не жадничать и "отказаться ради мира от территорий".
Недружелюбное отношение к Украине усиливается традиционным для Германии скепсисом в адрес движений европейских народов к независимости и самоопределению. Бывшая империя воспринимает их как проявление национализма, который, в свою очередь представляется многим немцам не как стремление к эмансипации, а как предтеча и родственник национал-социализма и источник насилия. Особенно это неприятие сильно у немецких левых, для которых национально-освободительные движения были препятствиями на пути к победе мировой революции и объединению пролетариев всех стран. Знаменитая рукопись Розы Люксембург "О русской революции", написанная в 1918 году, содержит множество выпадов в адрес предавших революцию "окраинных стран", а особенно – против Украины: "Украинский национализм в России был совсем иным, чем, скажем, чешский, польский или финский, не более чем просто причудой, кривляньем нескольких десятков мелкобуржуазных интеллигентиков, без каких либо корней в экономике, политике или духовной сфере страны, без всякой исторической традиции, ибо Украина никогда не была ни нацией, ни государством, без всякой национальной культуры, если не считать реакционно-романтических стихотворений Шевченко". К этому тексту восходят и фантазии Путина про то, что Украину изобрел Ленин, и заявление бывшего канцлера Гельмута Шмидта в 2014 году, что Украина – это не нация.
Движение за мир традиционно считается частью левого политического спектра, поэтому участие в нем правых сил часто интерпретируют как проявление кризиса. Когда лидер праворадикального крыла партии AfD Бьёрн Хёке приглашает вступить в его партию соавторку "Манифеста за мир" неосталинистку Сару Вагенкнехт, многие комментаторы видят в этом возрождение "кверфоронта", объединения антидемократических левых и правых сил в Веймарской республике. При этом послевоенное движение за мир с самого начала включало в себя людей самых разных политических взглядов. В числе его основателей был пастор Мартин Нимеллер, знаменитый своим афоризмом "когда пришли за коммунистами, я молчал" и тд. Нимеллер вошел в историю как один из лидеров антинацистской "Исповедующей церкви" и узник концлагерей с 1937 года. При этом он был человеком крайне реакционных националистических взглядов, в Первую мировую он служил капитаном подводной лодки и в 1939 обращался к Гитлеру с просьбой отправить его служить на флот. После войны он с одной стороны критиковал Нюрнбергский трибунал как унижение немецкого офицерства, с другой – требовал от американцев военного противостояния с СССР. Пацифистом он стал только в 1954 прежде всего из-за неприятия ядерного оружия, позже он выступил одним из инициаторов кампании "Борьбы с ядерной смертью", из которой и выросли пасхальные марши, начал активно сотрудничать с коммунистами и удостоился за это в 1966 году Ленинской премии "За укрепление мира".
В годы основания движения речь шла, среди прочего, о возможности вооружения Бундесвера тактическим ядерным оружием. Страх перед ядерным оружием и ядерной энергетикой стал одним из центральных сюжетов в политике Германии и ее уникальной чертой. СССР и позже Россия поддерживали движения против того и другого – это одна из причин, почему там так сильны просоветские и пророссийские взгляды. Отказ от ядерной энергетики (который завершился остановкой последних действующих электростанций в апреле 2023 года) изначально означал ликвидацию самой возможности производить собственное ядерное оружие, а позже способствовал усилению зависимости от российского газа. Тема "энергетического кризиса" звучит в риторике сторонников "мира с Россией" почти так же часто, как и страх перед ядерной смертью.
В логике немецких борцов за мир никакая цена не может быть слишком высокой для предотвращения этих катастроф. Именно для этого воюющим сторонам, кто бы они ни были, предлагается "сесть за стол переговоров". Такими призывами немецкий пацифизм, основанный на архаичной и отчасти конспирологической картине мира, способствует проникновению этой картины в политический и общественный мейнстрим. Парадоксальным образом такая архаика собственной оптики не позволяет разглядеть архаичные мотивы российской агрессии – имперский рессентимент, крайний национализм, жажду реванша и доминирования. Любой призыв к поиску компромисса предполагает, что у воющих партий есть какие-то похожие и в целом вполне легитимные интересы, о которых можно мирно договориться. Так происходит идеализация и модернизация агрессора, которому приписываются стремление к миру и безопасности, обоснованный страх перед внешней угрозой, забота о жизни и благополучии своих граждан и выгоде для своей экономики.
Искаженное восприятие России в значительной мере определяло политику Германии в Восточной Европе после роспуска СССР: основным политическим партнером для нее была Россия, а обеспокоенность соседних с ней стран отметалась как проявление мстительности, национализма и последствие травм прошлого. Кроме узкого круга экспертов этой политике было практически некому противостоять. Немецкое движение за мир было основано как оппозиция политике сдерживания и всегда видело главный источник угрозы именно в ней – не вовне, а внутри. Когда Холодная война была объявлена завершенной, а Германия объединилась и вздохнула с облегчением, немецкий пацифизм обрел новую роль – помогать немецкому обществу принимать желаемое за действительное. Результатом стал не мир, а полномасштабная война в Европе – которую именно сдерживание и должно было предотвратить.