Российская актриса, телеведущая, общественный деятель, ведущая своего YouTube-канала Татьяна Лазарева в последнее время работала и в Украине. Именно в Киеве она встретила российское вторжение. В России она внесена Министерством юстиции в список физлиц-"иноагентов" за свою антивоенную позицию. "Дрон Медиа" поговорил с Татьяной Лазаревой о том, как она обустраивает жизнь за пределами России.
– Татьяна, не тяжело ли вам осваиваться в чужой стране?
– Сейчас в Испании мы живем в доме, который арендовали до этого шесть лет. Ни к чему специально мне здесь привыкать не пришлось. Сюда я приехала практически как к себе домой с той разницей, что из Киева я должна была уехать в Москву, но из-за реакции на мои слова мне пришлось уехать сюда.
– Скучаете по России?
– Тут я скучаю по Москве, а в Москве по Испании. Много где можно скучать по разным местам. Но я никогда не планировала здесь ассимилироваться.
Я всегда жила здесь как турист и никогда не смотрела на это с точки зрения изучения языка или оформления рабочей визы. Это всегда был отдых. Возможно, именно мысль о том, что это отдых мешает мне работать в полную силу. Думаю, что к осени я начну здесь что-то делать, но, опять же, выходить за рамки русского языка я не буду, это в мои планы пока не входит.
– Не тяжело будет работать на русском в Европе, учитывая нынешние условия? Есть мнение, что россияне сталкиваются с хейтом в свою сторону.
– Я с таким не сталкивалась, в Испании это вообще не заметно. И круг общения у меня здесь такой, что мы едины в своих проявлениях и мыслях.
– Сейчас многие говорят о запрете выдачи шенгенских виз россиянам, Гарри Каспаров даже предложил создать "паспорт хорошего русского". Как вы к этому относитесь?
– Паспорта были придуманы для того, чтобы люди могли спокойно уезжать из России и не беспокоиться за свое будущее: беспроблемно открывать счет, продолжать работать. Когда ты уезжаешь из своей страны в неизвестность, это всегда очень сложный вопрос, особенно если ты вдобавок обременен детьми или взрослыми родителями. Эти паспорта призваны облегчить процедуру переезда, они не делят буквально на хороших и плохих.
К вопросу с визами я никак не отношусь. Сейчас очень много всего предлагают: и запретить въезд всем россиянам, и запретить русскую культуру вместе с самими русскими, и вообще всех запретить. Я, как мать троих детей, давно поняла, что просто что-то запрещать абсолютно нерезультативно.
В русскоязычном обществе были разговоры о том, что вот-вот власти России должны закрыть границы с другими странами. Вот это был бы поступок, который накладывал бы на них ответственность по отношению к ее гражданам и ко всему миру. Однако если закрытие границ произойдет извне, то это совершенно другая история. За эти месяцы (с начала войны с Украиной. — Прим. "Дрон Медиа") из России уже уехало много людей, они и есть основная масса противников режима, которые рефлексируют из-за происходящих событий и в будущем помогут экономике страны (в которую переселились. — Прим. "Дрон Медиа").
Мне, наоборот, понравилась бы идея, если европейские власти как-то стимулировали приезд россиян, которые активны и хотят уехать. С моей точки зрения это было бы более гуманно.
– У вас нет страха, что Россия окажется под железным занавесом и будет культурно изолирована, как это было в Советском Союзе?
– Понимаете, дело в том, что мы все это уже проходили и знаем, как действовать. Тогда люди умудрялись ловить волны радио ВВС и узнавать о том, что происходило в мире. Сейчас таких возможностей гораздо больше. Очевидно, что это было, и что это, как и тогда, закончится. Вот как этого не видят белые пожилые мужчины, находящиеся у власти в России? Они ведь там (в СССР. — Прим. "Дрон Медиа") были и все помнят.
Конечно, ограничения какие-то будут и пропаганда будет только изощреннее. Все, кто ею занимается, прекрасно знают, как она работает. Это все будет только крепчать и улучшаться, а люди будут им все больше верить.
– Возможна ли "прекрасная Россия будущего", за которую боролась оппозиция и вы в их числе?
– Такая Россия не просто возможна, она обречена на какое-то будущее. Хуже, чем то, что есть сейчас, сложно придумать. Определенно все будет лучше.
Дело в том, что мы все говорим какими-то категориями "полгода" или "год"... Сейчас, к огромному сожалению, даже я, несмотря на весь свой оптимизм, понимаю, что выбраться из этой задницы, в которой мы находимся сейчас, по всем параметрам будет сложно. Все системы в стране не работают так, как должны, и так, как мы это себе представляли. Мы хотели бы, чтобы все системы работали для людей, живущих в России, а не для кучки тех, кому удобно этими системами пользоваться. Можно представить, сколько лет уйдет только на одну систему образования. Точно не год и даже не два или три. Потом нужно будет ждать, когда уйдут со своих мест люди, которые привыкли таким образом работать и когда на их место придут новые.
– Сейчас в СМИ часто продвигается идея коллективного чувства вины за происходящее в Украине. Как вы думаете, российское общество сможет осознать свою ответственность?
– Я не верю в коллективную ответственность, я верю в личную ответственность каждого человека. Если бы было чувство коллективной вины, то могла быть точно такая же коллективная работа над ошибками или объединение ради чего-либо. Так выходит, что это всегда какая-то лидерская история. Это определенно кто-то инициирует, берет на себя эту функцию. Это делают самые активные и мыслящие люди, которые сейчас из страны уехали.
В России остались жители, а не граждане. Когда ты начинаешь осознавать свою личную ответственность за то, что происходит вокруг, чувствуешь свою причастность к этому, вот тогда ты из обывателя становишься гражданином. Людям ведь проще жить, не задумываясь над теми или иными собитиями, нам всем проще не задумываться, куда уходят наши налоги или кто убирает мусор во дворе. Это очень удобно и для этого существует государство, но поскольку у нас нарушено доверие между людьми и властями, то нам приходится жить по-другому.
– Хотелось бы еще поговорить про вашу благотворительную деятельность. Фонд "Созидание" еще продолжает работать в России?
– Да, он работает, но я думаю, что уже не буду его попечителем, потому что участие "иностранного агента" несет слишком большие проблемы для организации. Это, конечно, не значит, что я перестану как-то участвовать в его деятельности. Там уже отлаженная работа, поэтому ко мне обращаются иногда за помощью. Я поддерживаю проекты, которые мне близки.
К примеру, я недавно писала о стипендиальной программе "Пять с плюсом". В 2016 году она начиналась с трех человек, а сейчас она насчитывает, если я не ошибаюсь, около девятисот участников. Это очень хороший проект, как и любые гранты или стипендии — это всегда возможность для людей продвинуться вперед. В нашей стране с социальными лифтами проблема, но если ты чего-то хочешь, то есть те, кто финансово помогают. Этим и занимается фонд. Вообще это большая работа, потому что нужно искать талантливого человека, опрашивать социальные службы и родственников, смотреть на его успехи, а сам человек должен каждый год подтверждать хорошие результаты. Дети, которым мы помогаем, как правило из провинции, из многодетных или малообеспеченных семей, поэтому для них это хорошая возможность.
Я помогаю не только "Созиданию", но и всем людям, чьи действия позволяют нам сохранять человечность и говорить о каких-то остатках морали и нравственности. Помогать другим — это нормально, но, к сожалению, в последние годы это много где перестало быть нормой.
– Изменилась ли работа фонда с началом войны?
– Изменилось все и во всех фондах. Произошел большой отток денег. Их и так было мало из-за пандемии коронавируса и каких-то других причин, а сейчас их стало еще меньше. При этом людей, которым нужна помощь, становится больше.
– Получается, что фокус сместился с одной проблемы на другую?
– Ну, как вам сказать… "Созидание" не фокусируется на одной проблеме, как, к примеру, фонд "Подари жизнь". У нас множество разных программ, мы помогаем всем людям, попавшим в сложную жизненную ситуацию — экономическую или социальную. Мы придерживаемся этой тактики еще с 2001 года. За это время ситуация в стране (социально-экономическая. — Прим. "Дрон Медиа") только ухудшилась, больше людей оказались в непростом положении. Еще тяжелее с началом войны приходится медицинским фондам. Что сейчас будет с людьми, которые опирались на их помощь, сложно представить. Из-за санкций количество помощи однозначно сократится.
– Пару месяцев назад вы говорили про онлайн-платформу, которая бы помогала беженцам из Украины сориентироваться на новом месте: решить бюрократические вопросы, понять, что делать дальше. Как сейчас продвигается работа над проектом?
– Да, такая идея действительно была, но оказалось, что время расставляет все на свои места. Мы задумывали это как объединение все русскоязычных, которые бегут от режима. В итоге мы пришли к тому, что сегодня размежевание между русскими и украинцами довольно четкое, нам надо решить, как действовать дальше. Мы, скорее всего, продолжим помогать украинцам, которые к нам обращаются, но сфокусироваться больше хочется на россиянах. Во-первых, Россия — моя страна, а во-вторых, Украине оказывается огромная помощь, если сравнивать с санкциями, которые наложены на РФ. И это прекрасно, потому что ты знаешь, что будущее Украины в случае окончании войны понятно: ей будут помогать, ее будут восстанавливать, и делать это будут не так, как Россия, которая только кормит обещаниями. Россию же никто восстанавливать не будет, по крайней мере со стороны. Эта задача в наших руках.
– А есть уже конкретная схема работы? Какие шаги будут сделаны, чтобы помочь россиянам?
– Ничего конкретного пока нет. Я всегда боюсь замахиваться на большие проекты. Я буду делать небольшими шагами все, что могу. К примеру, мини-просветительская деятельность, это то, что я могу на себя взвалить. Соня (дочь Татьяны. — Прим. "Дрон Медиа") тоже будет брать на себя какие-то функции. В этом плане я тоже не сторонник чего-то коллективного — каждый делает то, что может. Ничего не делать — значит тонуть, не барахтаясь и не пытаясь выплыть, а я тонуть пока еще не планирую. Я еще побарахтаюсь.
Фото на главной странице: DW